Читать книгу "Поэзия Басё. Перевод и смысл - Алексей Раздорский"

В одном из поздних стихов со словом «кукушка» Басё использует её образ в полном соответствии с канонами традиционной поэзии – резкий крик кукушки означал, что дух умершего родственника хочет напомнить о себе живущим. За месяц до написания хайку от туберкулёза в возрасте 33-х лет скончался фактически усыновлённый Басё сын старшей сестры, племянник Тоин, долгое время живший в доме Басё, но по неизвестным нам причинам его покинувший и вернувшийся в хижину поэта незадолго до своей смерти. Басё не смог с ним увидеться, так как находился в очередном странствии. Поэт сильно переживал, что после долгой разлуки не смог встретиться с племянником перед его кончиной. Многие тайны в их личных отношениях так и остались неразгаданными. Тоин умер, а воспоминания о нём, как крики удаляющейся кукушки, ещё долго тревожили поэта:

Хототогису коэ я ёкотау мидзу-но уэ.

Кукушки зов пронзительный Над речкой прозвучал, Она за лесом скрылась, А крик не умолкал…

О том, с какими мыслями он сочинял этот стих, Басё поведал в письме своему другу Миядзаки Кэйко в апреле 1695-го года незадолго до собственной смерти.

Басё считает кукушку птицей, наделённой духом и общающейся с человеком, поэтому как бы предостерегает тех, кто готов навредить священной птице:

Сума-но ама-но ясаки-ни наку ка хототогису.

Рыбак из Ама птиц гоняет, Крадущих рыб сушёных тушки, Но, крик услышав, понимает, Что метит он стрелой в кукушку!

Здесь Ама – не ныряльщица или рыбак, это небольшой населенный пункт – рыбачье село.

Говоря о кукушке, надо иметь в виду и то, что звучащих одинаково кукушек «хототогису» в японском языке насчитывается пять разных иероглифических вариантов написаний, одно из которых – два иероглифа – птица и время – предупреждает о предстоящих событиях, а то, в котором два иероглифа и элемент «дух», – о скором общении с духами усопших.

Теперь немного о жаворонках «хибари», символизирующих в стихах весну, молодость, стремление к воле, неиссякаемую энергию. Жаворонок – одна из любимых птиц японцев, неоднократно упоминается и в хайку Басё в основном как сезонное слово весны.

Хара нака я моно-ни мо цукадзу наку хибари.

Очень красивый звучанием в японском варианте и полный оптимизма хайку написан Басё в 44 года, когда он уже преодолел трудности и переживания, связанные с расколом в поэтических кругах столицы. Мой перевод:

Летает там, где хочет, Жаворонок в поле, О своём щебечет, Радуется воле.

Следующий – тоже жизнерадостный и тоже написан в 1688-м году:

Нагаки хи мо саэдзуритарану хибари кана.

Уж во дворе светлее стало, Но жаворонкам и дня мало, Щебечут громко, что есть мочи, С рассвета и до самой ночи.

«Хибари» здесь – сезонное слово для весны. В честь этого жаворонка-хибари в префектуре Гифу установлен памятный камень со строчками хайку.

В следующем хайку жаворонок хоть и выступает сезонным словом, скорее всё же используется в прямом смысле – поэт забрался так высоко, что пение жаворонка слышится где-то внизу:

Хибари-ёри сора-ни ясурау то:гэ кана.

Хайку написан Басё во время путешествия по местам, где когда-то обитал его друг, буддийский монах Буттё. Поэт направлялся к храму Касима и в мае 1688-го года устроил небольшую остановку при переходе через горный перевал Тафугэ между городами Сакураи и Ёсино префектуры Нара:

На перевале рядом с небом Нашёл я временный приют, Здесь жаворонки не летают, Они внизу где-то поют.

И ещё один довольно простой эмоциональный хайку о жаворонке с участием фазана. Никакого подтекста, чисто созерцательный «ку» с игрой слов. 1691 год.

Хибари наку нака-но хё:ся кидзи-но коэ.

В весеннем небе высоко Я жаворонка слышу щебетания, А здесь ему звучат как в такт Фазана крики подпевания.

Далее – воробей. Персонаж шутливых стихов. Есть такие хайку и у Басё. Вот несколько примеров:

Судзумэго то коэ накикавасу нэдзуми-но су.

Воробушки кричат В гнёздышке под крышей, А им в ответ пищат Где-то рядом мыши.

В другом хайку Басё явно вторит своему буддийскому учителю и в шутку наделяет воробьёв способностью наслаждаться любованием цветов – «лица у воробьёв как у людей, любующихся «ханами»:

Набатакэ-ни ханами гао нару судзумэ кана.

У овощного поля с краю Я воробьёв увидел стаю, Неужто повод здесь собраться — Плодов цветами любоваться.

В одном из переводов прочитал: «Грядка с овощами, воробьями залюбовался». И задумался – смысл получается ровно наоборот…

Оба хайку написаны, когда поэту было уже за сорок, поэтому создаётся ощущение, что он сочинял их для каких-нибудь детских сборников с картинками.

Соловей – символ весны, причём «угуису» – его японская разновидность, называемая у нас «камышовка». Птица весны, радости встречается в стихах о любовании цветами и ароматами, а также в любовной лирике. У Басё я вообще не нашёл любовную лирику. Отмечу два хайку, где соловей встречается в паре с ивой, как и в китайском древнем эпосе:

Угуису я янаги-но усиро ябу-но маэ.

И здесь, перед рощей, И сзади, где ивы, Поют соловьи, Как их трели красивы!

Следующий хайку очень сложен для толкования. Во сне ива то ли превращается в соловья, то ли видит сон о соловье.

Угуису-о тама-ни нэмуру ка тао янаги.

Наверно, снится иве сон, Как соловей к ней прилетел, На ветку, что повыше, сел И до утра ей песни пел.

Ещё очень удобный для сочинителей хайку птичий персонаж «ворона» – «карасу». С ней всегда связано что-то мрачное, неприятное, её часто упоминают, когда хотят подчеркнуть приближающийся конец сезона или даже жизни. Именно о таком контексте я размышлял, когда переводил шедевр Басё о вороне на сухой ветке. (См. глава вторая.) Мой первый вариант: